Историография сталинизма. Сталинизм: неактуальная реальность

⁰

Феномен «сталинизма» в отечественной историографии Автор – А.Е. Чельцова Этап I Возникновение термина «сталинизм» и предпосылки его изучения конец 1920-х – 1960-е гг. Феномен «сталинизма» в концепции Л.Д. Троцкого Лев Давидович Троцкий (1879 – 1940) Теоретик марксизма Нарком по военным и морским делам в советском правительстве Деятель международного рабочего и коммунистического движения, один из основателей и идеологов Коминтерна С 1923 г. - лидер внутрипартийной левой оппозиции В 1929 г. выслан за пределы СССР Основные работы: – Троцкий Л.Д. История русской революции. В 2 т. М., 1997. – Троцкий Л.Д. Моя Жизнь: опыт автобиографии. Берлин, 1930. – Троцкий Л.Д. Преданная революция. М., 1991. – Троцкий Л.Д. Преступления Сталина. М., 1994. Л.Д. Троцкий о сталинизме Сталинизм – враждебное и прямо противоположное большевизму понятие Причина сталинизма – явление «разложения» партии Сталинизм – продукт реакционной эпохи в противоположность революционной Единственный способ предотвращения сталинизма – скорая победа мировой революции «Массы пали духом. Бюрократия взяла верх. Она смирила пролетарский авангард, растоптала марксизм … Сталинизм победил» Л. Д. Троцкий Значение концепции Л.Д. Троцкого для дальнейшего анализа феномена Введение в оборот термина «сталинизм» Поднят вопрос истоков сталинизма, его связи с большевизмом Учет внешних и внутренних факторов возникновения сталинизма Тезис о тесной связи сталинизма с бюрократией История и политика после 1953 года Изъятие из газет имени И.В. Сталина Критика отсутствия специальных теоретических учебников по истории Требование «творческой, научной работы» от историков Появление термина «культ личности»: – 10 мая 1953 г. – статья в «Правде» о негативном отношении к культу личности К. Маркса и Ф. Энгельса – Июнь 1953 г. – статья в «Правде» определяет «культ личности» как «кампанию восхваления лидера партии» «Считаю обязательным прекратить политику культа личности» Г.М. Маленков ХХ Съезд и проблема сталинизма Ошибки И. В. Сталина, оглашенные в докладе Н. С. Хрущева на ХХ Съезде КПСС 25 февраля 1956 года: – вред, нанесенный сельскому хозяйству – ущерб международному авторитету СССР – отрицательное влияние на «морально-политическое состояние партии» – вина за «вредные» репрессии, наносившие вред государству и партийным кадрам – И.В. Сталин – «тиран», который был физически болен и неспособен к управлению огромной страной Этап I. Выводы Доклад Н.С. Хрущева критиковали за «ограниченность и недоговоренность», чрезмерную сосредоточенность на личности, а не на феномене «сталинизма» Ссылки на «культ личности» были универсальным объяснением всех проблем Преступления И.В. Сталина преступлениями системы не должны были выглядеть Разоблачение И.В. Сталина не сопровождалось глубоким осмыслением его фигуры и порожденной им модели развития В конце 1960-х гг. тема была выведена в своеобразную «резервацию» Этап II Изучение феномена «сталинизма» в период перестройки 1985 – 1991 гг. Социально-политическое значение перестройки Апрель 1985 г. – доклад генерального секретаря ЦК КПСС М.С. Горбачева Перестройка – «качественно новый подход» к построению социализма Ведущая роль в обсуждении отводилась публицистике Шел процесс научного осмысления поднятых проблем «Перестройка – революционный процесс. Термин “революция” … совершенно точно выражает цели и средства перестройки» Значение исторической науки в перестройку Интерес к истории стал «знамением времени» Главный лозунг – «историю надо писать по-новому» Задача – развитие нового исторического мышления «История и перестройка практически идентичны в целях – практическом решении конкретных задач» И.И. Минц Значение феномена «сталинизма» в перестройку Первый «открытый» вопрос, поставленный на обсуждение общественности Обсуждение феномена перерастало в споры о путях наилучшего построения социализма «Наследие сталинизма – не проблема далекой истории» Л. Гордон Направления изучения феномена «сталинизма» в перестройку I. Марксистское II. Антимарксистское Марксистское направление Задача: реабилитация марксистко-ленинской концепции, выведение из нее сталинизма Тезисы: – сталинское насилие не было непосредственным продолжением революционного насилия – причина возникновения сталинизма – курс на ускоренное развитие – сталинизм – «деформированный социализм с определенными чертами» Антимарксистское направление 1. сталинизм – это тоталитаризм «Цель выше человека, средства выше цели, цена выше средств» 2. сталинизм – это режим личной власти «Сталинизм – одна из разновидностей … политического режима, при котором деятельность всех демократических институтов сводится к выполнению решений, принятых единолично» 3. сталинизм – это культ личности «Человек, волею обстоятельств оказавшийся во главе государства, автоматически становится единственным толкователем и пророком великого учения» 4. попытка социального и психологического взгляда на феномен «Культ личности – один из аспектов целостной и стройной религиозно-догматической системы, сложившейся во время Сталина» Этап II. Выводы Работы носили преимущественно публицистический характер с высокой степенью эмоциональности Невозможность доступа широкого круга исследователей к архивным документам Марксизм оставался основой методологии исторического анализа, диалектический метод – ведущим методом исследований «Этап поисков», за которым должен следовать этап фундаментальной проверки и обоснования идей Этап III Изучение феномена «сталинизма» в 1990-х – 2010-х гг. Социально-политические изменения в 1990-е гг. Открытие архивов Публикации документов о периоде 1930–1950-х гг. Ослабление общественного внимания к проблеме сталинизма Актуальность темы перешла из общественного в научно-исторический контекст Основные направления изучения феномена «сталинизма» в 1990-х – 2010-х гг. I. Марксистское II. Апологетическое III. Школа тоталитаризма Марксистское направление Тезисы: – ошибочно ограничивать сталинизм определениями авторитарной власти, репрессиями, мировоззрением – феномен «сталинизма» – это целое, включающее политический режим, экономическую систему, идеологию, методологию – главная функция сталинизма – политика, режим личного неограниченного господства Апологетическое направление В центре исследований – фигура И.В. Сталина Стиль работ – хроника с художественными элементами (описаниями, диалогами) и сильно выраженной авторской оценкой Отсутствие серьезной доказательной базы Сталин – «собиратель великой России и продолжатель идей русского православия и самодержавия» Школа тоталитаризма Сталинизм – тоталитарный административно-командная система государственный режим, Предпосылки тоталитаризма следует искать в событиях 1918–1920 гг. Причины возникновения тоталитарного режима: ошибочная экономическая программа индустриализации и коллективизации, свертывание НЭПа Исследуются отдельные темы: партийная политика, деятельность верховных государственных органов, механизмы принятия решений, бюрократия Этап III. Выводы Термин приобретает более обобщенный характер – под ним подразумевается вся совокупность событий, явлений и фактов 1930–1950-х годов. Значительная дифференциация темы, объединяемой термином «сталинизм»; направления – история личности, социальная, экономическая, политическая история, история повседневности Начало профессионализации проблемы сталинизма в научно-историческом пространстве Литература Историография сталинизма: сб. ст. М., 2007. Кип Дж., Литвин А. Эпоха Иосифа Сталина в России: современная историография. М., 2009. История сталинизма: итоги и проблемы изучения: материалы международной научной конференции, Москва, 5–7 декабря 2008 г. М., 2011. Чельцова А.Е. Феномен «сталинизма» в отечественной историографии // Проблемы российской историографии середины XIX - начала XXI века: сборник трудов молодых ученых / отв. ред. А.С. Усачев; Рос. гос. гуманит. ун-т; Ист.Арх. Ин-т. М.; СПб.: Альянс-Архео, 2012. С. 206-278.

Оценки личности Сталина противоречивы и существует огромный спектр мнений о Сталине, и часто они описывают Сталина с противоположными характеристиками. С одной стороны, многие, кто общался со Сталиным, отзывались о нём как о широко и разносторонне образованном и чрезвычайно умном человеке. С другой стороны исследователи биографии Сталина часто описывают его отрицательные черты характера.

Одни историки считают, что Сталиным была установлена личная диктатура; другие полагают, что до середины 1930-х диктатура носила коллективный характер. Реализованную Сталиным политическую систему обычно обозначают термином «тоталитаризм».

Согласно выводам историков, сталинская диктатура представляла собой крайне централизованный режим, который опирался прежде всего на мощные партийно-государственные структуры, террор и насилие, а также на механизмы идеологической манипуляции обществом, отбора привилегированных групп и формирования прагматичных стратегий.

По мнению профессора Оксфордского университета Р. Хингли, на протяжении четверти века до своей смерти Сталин обладал большей политической властью, чем любая другая фигура в истории. Он был не просто символом режима, а лидером, который принимал принципиальные решения и был инициатором всех сколько-нибудь значимых государственных мер. Каждый член Политбюро должен был подтверждать своё согласие с принятыми Сталиным решениями, при этом ответственность за их исполнение Сталин перекладывал на подотчётных ему лиц.

Из принятых в 1930-1941 гг. постановлений, менее 4000 были публичными, более 28000 секретными, из них 5000 настолько секретными, что о них было известно только узкому кругу. Значительная часть постановлений касалась мелких вопросов, таких как местоположение памятников или цены на овощи в Москве. Решения по сложным вопросам часто принимались в условиях нехватки информации, в особенности реалистичных оценок затрат, что сопровождалось стремлением назначенных исполнителей проектов завысить эти оценки.

Кроме грузинского и русского языков Сталин относительно свободно читал по-немецки, знал латынь, хорошо древнегреческий, церковно-славянский, разбирался в фарси (персидский), понимал по-армянски. В середине 20-х годов занимался также французским.

Исследователи отмечают, что Сталин был очень читающим, эрудированным человеком и интересовался культурой, в том числе поэзией. Он много времени проводил за книгами, и после его смерти осталась его личная библиотека, состоящая из тысяч книг, на полях которых остались его пометки. Сталин, в частности, читал книги Ги де Мопассана, Оскара Уайльда, Н.В. Гоголя, Иоганна Вольфганга Гёте, Л.Д. Троцкого, Л.Б. Каменева. Среди авторов, которыми восхищался Сталин, - Эмиль Золя и Ф.М. Достоевский. Он цитировал длинные куски из Библии, трудов Бисмарка, произведений Чехова. Сам Сталин говорил некоторым посетителям, показывая на пачку книг на своем письменном столе: «Это моя дневная норма - страниц 500». В год таким образом получалось до тысячи книг.

Историк Р.А. Медведев, выступая против «нередко крайне преувеличенных оценок уровня его образованности и интеллекта», в то же время предостерегает против его преуменьшения. Он отмечает, что Сталин читал много, и разносторонне, от художественной литературы до научно-популярной. В довоенное время основное внимание Сталин уделяет историческим и военно-техническим книгам, после войны переходит к чтению трудов политического направления, типа «Истории дипломатии», биографии Талейрана.

Медведев отмечает, что Сталин, явившись виновником гибели большого количества писателей и уничтожения их книг, в то же время покровительствовал М. Шолохову, А. Толстому и др., возвращает из ссылки Е. В. Тарле, к чьей биографии Наполеона он отнёсся с большим интересом и лично курировал её издание, пресекая тенденциозные нападки на книгу. Медведев подчеркивает знание Сталиным национальной грузинской культуры, в 1940 году Сталин сам вносит правки в новый перевод «Витязя в тигровой шкуре».

Английский писатель и государственный деятель Чарльз Сноу также характеризовал образовательный уровень Сталина довольно высоко:

Одно из множества любопытных обстоятельств, имеющих отношение к Сталину: он был куда более образован в литературном смысле, чем любой из современных ему государственных деятелей. В сравнении с ним Ллойд Джордж и Черчилль - на диво плохо начитанные люди. Как, впрочем, и Рузвельт.

Есть свидетельства, что Сталин ещё в 20-х годах восемнадцать раз посещал пьесу «Дни Турбиных» малоизвестного тогда писателя М. А. Булгакова. При этом, несмотря на сложную обстановку, он ходил без личной охраны и транспорта. Личные контакты поддерживал Сталин также с другими деятелями культуры: музыкантами, актёрами кино, режиссёрами. Сталин лично вступил в полемику также с композитором Д.Д. Шостаковичем.

Сталин также любил кино и охотно интересовался режиссёрской деятельностью. Одним из режиссёров, с которым лично был знаком Сталин, был А. П. Довженко. Сталину нравились такие фильмы этого режиссёра, как «Арсенал», «Аэроград». Сталин также лично редактировал сценарий фильма «Щорс». Современные исследователи Сталина не знают, любил ли Сталин фильмы о самом себе, но за 16 лет (с 1937 по 1953 год) было снято 18 фильмов со Сталиным.

Л. Д. Троцкий назвал Сталина «выдающейся посредственностью», не прощающей никому «духовного превосходства».

Российский историк Л.М. Баткин, признавая любовь Сталина к чтению, считает, что он был читателем «эстетически дремучим», и при этом оставался «практичным политиканом». Баткин считает, что Сталин не имел представления «о существовании такого «предмета», как искусство», об «особом художественном мире» и об устройстве этого мира. На примере высказываний Сталина на литературные и культурные темы, приведённых в мемуарах Константина Симонова, Баткин делает вывод, что «всё, что говорит Сталин, всё, что он думает о литературе, кино и прочем, донельзя невежественно», и что герой воспоминаний - «довольно-таки примитивный и пошлый тип». Для сравнения со словами Сталина Баткин приводит цитаты маргиналов - героев Михаила Зощенко; по его мнению, они почти не отличаются от высказываний Сталина. В целом, согласно выводу Баткина, Сталин «некую энергию» полуобразованного и усреднённого слоя людей доводил до «чистой, волевой, выдающейся формы». Баткин принципиально отказывался от рассмотрения Сталина как дипломата, военачальника, экономиста.

При жизни Сталина советская пропаганда создала вокруг его имени ореол «великого вождя и учителя». Именем Сталина и именами его ближайших сподвижников назывались города, предприятия, техника. Его имя упоминалось в одном ряду с Марксом, Энгельсом и Лениным. Его часто упоминали в песнях, фильмах, книгах.

При жизни Сталина отношение к нему варьировалось в спектре от благожелательного и восторженного до негативного. Как к творцу интересного социального эксперимента к Сталину относились, в частности, Бернард Шоу, Лион Фейхтвангер, Герберт Уэллс, Анри Барбюс. Антисталинские позиции занимали ряд коммунистических деятелей, обвиняющих Сталина в уничтожении партии, в отходе от идеалов Ленина и Маркса. Такой подход зародился ещё в среде т. н. «ленинской гвардии» (Ф.Ф. Раскольников, Л.Д. Троцкий, Н.И. Бухарин, М.Н. Рютин), был поддержан отдельными молодёжными группами.

Согласно позиции бывшего Президента СССР М. С. Горбачева, «Сталин - это человек весь в крови». Отношение представителей общества, придерживающихся либерально-демократических ценностей, в частности отражено в их оценке репрессий, проводившихся в эпоху Сталина в отношении ряда национальностей СССР: в Законе РСФСР от 26 апреля 1991 г. № 1107-I «О реабилитации репрессированных народов», подписанном президентом РСФСР Б. Н. Ельциным, утверждается, что в отношении ряда народов СССР на государственном уровне по признакам национальной или иной принадлежности «проводилась политика клеветы и геноцида».

Согласно изложенной Троцким в книге «Преданная революция: Что такое СССР и куда он идет?» точке зрения на сталинский Советский Союз как деформированное рабочее государство. Категорическое неприятие авторитаризма Сталина, извращавшего принципы марксистской теории, характерно для диалектико-гуманистической традиции в западном марксизме, представленной, в частности, Франкфуртской школой. Одно из первых исследований СССР как тоталитарного государства принадлежит Ханне Арендт («Истоки тоталитаризма»), также относившей себя (с некоторыми оговорками) к левым.

Таким образом, ряд историков и публицистов в целом одобряют политику Сталина и считают его достойным продолжателем дела Ленина. В частности, в рамках данного направления изложена книга о Сталине Героя Советского Союза М.С. Докучаева «История помнит». Другие представители направления признают наличие у Сталина некоторых ошибок при правильной в целом политике (книга Р. И. Косолапова «Слово товарищу Сталину»), что близко к советской трактовки роли Сталина в истории страны. Так, в указателе имен к Полному собранию сочинений Ленина, о Сталине написано следующее: «В деятельности Сталина наряду с положительной имелась и отрицательная сторона. Находясь на важнейших партийных и государственных постах, Сталин допустил грубые нарушения ленинских принципов коллективного руководства и норм партийной жизни, нарушение социалистической законности, необоснованные массовые репрессии против видных государственных, политических и военных деятелей Советского Союза и других честных советских людей. Партия решительно осудила и покончила с чуждым марксизму-ленинизму культом личности Сталина и его последствиями, одобрила работу ЦК по восстановлению и развитию ленинских принципов руководства и норм партийной жизни во всех областях партийной, государственной и идеологической работы, приняла меры для предотвращения подобных ошибок и извращений в будущем». Другие историки считают Сталина гробовщиком «русофобов»-большевиков, восстановившим российскую государственность. Начальный период правления Сталина, в который было предпринято немало действий «антисистемного» характера, считается ими лишь подготовкой перед основным действием, не определяющим основное направление сталинской деятельности. Можно привести в качестве примера статьи И. С. Шишкина «Внутренний враг», и В. А. Мичурина «Двадцатое столетие в России через призму теории этногенеза Л. Н. Гумилева» и труды В. В. Кожинова. Кожинов считает репрессии во многом необходимыми, коллективизацию и индустриализацию - экономически оправданными, а самый сталинизм - результатом мирового исторического процесса, в котором Сталин только нашёл хорошую нишу. Из этого вытекает главный тезис Кожинова: история делала Сталина, а не Сталин историю.

По итогам главы II можно сделать выводы, что имя Сталина и десятилетия спустя после его похорон остается фактором идейно-политической борьбы. Для одних людей он - символ могущества страны, ее ускоренной промышленной модернизации, беспощадной борьбы со злоупотреблениями. Для других - кровавый диктатор, символ деспотизма, безумец и преступник. Только в конце 20 в. в научной литературе эта фигура стала рассматриваться более объективно. А.И. Солженицын, И.Р. Шафаревич, В. Махнач осуждают Сталина как большевика - разрушителя православной русской культуры и традиционного русского общества, виновного в массовых репрессиях и преступлениях против русского народа. Интересный факт - 13 января 2010 года Апелляционный суд Киева признал Сталина (Джугашвили) и других советских руководителей виновными в геноциде украинского народа в 1932-1933 годах по ч. 1 ст. 442 Уголовного кодекса Украины (геноцид). Утверждается, что в результате этого геноцида на Украине погибло 3 млн 941 тыс. человек. Однако это скорее политическое решение, чем правовое.

В фильме Михаила Ромма «Ленин в Октябре» есть одна примечательная сцена. Рабочий Василий приносит скрывающемуся на конспиративной квартире Ленину целую кипу свежих газет. Однако Ленин остается недоволен тем, что среди газет отсутствует черносотенная газета. "Врагов надо знать! Принесите завтра" - требует Ленин. Неважно, является этот разговор творческим вымыслом сценариста или неким апокрифом из жизни Ленина. Важно то, что для понимания сложившейся ситуации не второстепенную роль играет информация из стана идеологического противника .

Перенося этот принцип на историческую почву, мы также должны осознавать, что для изучения сталинского периода нам так или иначе придется ознакомится и разобраться с положениями в западной исторической науке . Мне кажется, важность такого подхода состоит даже не столько в освоении конкретной фактологии, сколько в поиске новых толчков для осмысления сталинского периода или даже подтверждения нашего взгляда на Советскую эпоху. Казалось бы, как могут западные историки разделять наши взгляды? В данном случае мне бы хотелось привести конкретный пример. Заведующий кафедрой восточноевропейской истории в университете имени Гумбольдта в Берлине Йорг Баберовски, который даже на фоне других западных историков выделяется крайним антисоветизмом, пишет: «Русские коммунисты были искушёнными учениками века Разума и Просвещения (здесь и далее выделено мной): то, что упустила природа, должно быть восполнено человеческими руками. А всему, что не отвечало требованиям разума, как его понимали большевики, следовало исчезнуть с лица земли. Социализм нисколько не опровергал главную идею модернизма, наоборот, он стремился к ее подлинному осуществлению» . Итак, немецкий историк считает большевиков учениками эпохи просвещения, стремящихся к подлинному осуществлению модерна. Для российских Сванидз и Пивоваровых признание большевиков как продолжателей дела Вольтера, Лейбница, Монтескье, было бы непреодолимым идеологическим барьером. Замечу, что в плане модерна это высказывание вполне соответствует положениям Сути Времени (расхождения лишь в оценках).

Далее я не буду подробно останавливаться на исследованиях и выводах отдельных западных историков. Мне кажется куда более важным начертить генезис развития западной историографии сталинизма на примере двух самых ярких научных течениях . В качестве страны я возьму США, так как наиболее сильное влияние в формировании историографии об СССР в западных государствах оказывали именно Соединенные Штаты.

Активное изучение сталинской эпохи началось после окончания Второй Мировой Войны в рамках дисциплин Russian studies и Soviet and Communist studies , более известных как советология (Sovietology ). Советология была сильно заострена под нужды Холодной Войны, которая и определила её исключительную идеологизированность . Реальные знания об истории СССР нужны были настолько, насколько они соответствовали нуждам ведущийся войны на её пропагандистских и политических направлениях. Для американской политической элиты важно было понять, с каким противником они столкнулись. Каков его военный и экономический потенциал. Как функционируют институты. Какова кадровая политика, и как принимаются решения в высших эшелонах власти. Каковы отношения народа и власти. Изучение советской истории должно было помочь в понимании советского настоящего. Однако политика железного занавеса предотвращала поступления актуальной и исторической информации, а собственных источников для изучения советской истории было немного. Главными источниками были: архив Гувера, основанный еще во времена поволжского голода 1921 года, архив Троцкого, различные эмигрантские архивы и официальная советская пресса. Главным козырем для изучения сталинизма послужил смоленский партийный архив. Он был захвачен еще немцами во время Великой Отечественной Войны, а в 1945 г. он оказался в Баварии, в американской зоне оккупации. Собственно, во времена Холодной Войны на его материалах и было написано большинство работ по сталинской тематике. Узкая база источников, с одной стороны сильно ограничивала американских историков, с другой стороны, давала свободу для самых разнообразных интерпретаций и домыслов.

Также существовала кадровая проблема. Людей, которые изучали Советский Союз, было не так уж много. Поэтому в штат политических аналитиков зачисляли даже историков. Так крупный американский русист-историк Ричард Пайпс вполне себе хорошо уживался в роли руководителя группы аналитиков т.н. Команды Б (Team B). Группа была сформирована по инициативе директора ЦРУ Джордж Буша старшего (того самого, будущего президента США) в 1976 году. В ее задачи входила оценка новейших военных стратегических разработок СССР. Пайпс был далеко не единственный, кто с охотой пошел служить своей стране. Многие американских историков использовали свое положение консультантов и экспертов политического истеблишмента для повышения своего материального статуса и влияния в научных кругах. Государство и т.н. общественные организации вроде Фонда Рокфеллера и Фонда Форда обеспечивало их должным финансированием и престижным рабочем местом в Стэндфорде, Йеле, Гарварде и Принстоне. Дэвид Энгерман определил такое двойственное положение американских историков как «службу обоим, Марсу (подразумевая воинствующие государство) и Минерве (подразумевая науку)» . Служба Марсу неизбежно сказывалась на направленности научных публикаций. Порой знания историка использовались в конкретных акциях информационной войны. Так, в 1984 году историк Роберт Конквест опубликовал для предвыборной кампании Рейгана некое практическое пособие под названием «Что делать, когда придут русские? » В нем доктор исторических наук стэндфордского университета обрисовал последствия возможной советской оккупации со всеми из этого (по мнению автора) вытекающими последствиями, такими как: ограбление населения, убийства, голод и массовые изнасилования. В таком ключе скепсис советской стороны относительно выходцев из элитных университетов США выглядит вполне закономерным. Вспоминая это время, американский историк Линн Виола писала: «У меня не вызывает удивления то…, что советы постоянно рассматривали студентов по обмену, как шпионов, особенно если они были из Гарварда…»

Господствующей теорией среди американских советологов стала теория тоталитаризма. Полагаю, что большинство знакомо с этой теорией. Ограничусь лишь кратким перечислением её центральных положений. Согласно этой концепции, под тоталитарным государством подразумевается система личной власти диктатора, опирающегося на единую партию с массовой социальной поддержкой. Контроль власти осуществляется путем репрессивного и бюрократического аппарата, цензурой над СМИ и запретом на частную собственность. В её ранней версии теория была сформулирована Ханной Арендт. На американской почве её последовательно развивали сотрудники Гарвардского университета Карл Иоахим Фридрих и Збигнев Бжезинский. Теория тоталитаризма помогала свести под одной крышей Нацизм и Сталинизм, при этом удобным образом вынося за скобки дискуссии либерализм (т.е. сами США) . Власти США довольно быстро оценили ту роль, которую тоталитарный подход сможет сыграть в идеологическом противостоянии с СССР. К шестидесятым годам представители тоталитарного направления прочно окопались практически во всех кузницах кадров политической элиты. Язык политического истеблишмента США и по сей день несет в себе ярко выраженную терминологию этой теории. Карл Дойч, Питер Кенез, Адам Улам, Мартин Малиа и упомянутые уже Конквест и Бжезинский стали наиболее известными представителями этого направления. Работа Конквеста «Большой Террор» стала классикой тоталитарной теории. Нельзя сказать, что господство тоталитарной школы было связано лишь только с поддержкой властей США. Её успешному продвижению способствовало и отсутствие других стройных теорий. Концепция тоталитаризма подкупала простотой усвоения и легкостью применения. Адепты тоталитарной теории зачастую грешили чрезмерным универсализмом, пытаясь применить свои установки вплоть до античности. Тем не менее, теория тоталитаризма не всегда встречала в научных кругах положительные отклики. Со слов историка Джона Арч Гетти, навязывание тоталитарной концепции порой напоминало церковную литургию . Историки, которые работали за рамками этой теории, могли натолкнуться на жесткое противодействие . Когда историк Мануэль Саркисянц в начале 50-х годов пытался опубликовать свои статьи о британских истоках нацисткой идеологии, шедшие в разрез с теорией тоталитаризма, он натолкнулся на предостережения своих коллег и вездесущие отсутствие интереса у научных издательств .

Историки тоталитарной школы:

Роберт Конквест	Адам Улам	Збигнев Бжезинский

Засилье тоталитарной школы продолжалось вплоть до конца шестидесятых годов. Поражение США во Вьетнаме, гражданские и студенческие движения породили новую когорту историков. Новое направление в американской историографии долго не осознавалось как таковое. Только в 1986 году статья Шейлы Фицпатрик стала своеобразным манифестом нового направления, которое принято называть Ревизионизмом. Там же Фицпатрик прочертила линию фронта между тоталитаристами и ревизионистами. Согласно Фицппатрик, главное противостояние находилось в методологической области. Сторонники тоталитарной модели предпочитали рассматривать сталинский период с позиции государства и политической элиты, т.е. сверху, ревизионисты , напротив, преимущественно рассматривали советское общество и его интеракции с властью, т.е. снизу . В этом смысле сильное влияние на ревизионистов оказала французская историческая традиция школы анналов Марка Блока. В конечном итоге ревизионисты так и не смогли выработать что-то вроде единой стройной теории, как представители тоталитаризма. Единственное, что связывало ревизионистов в одно течение, были социологическая методология и неприятие модели тоталитаризма.

Рассматривая главные направления ревизионистских исследований, можно выделить следующие пункты:
1. Ревизионисты указывали на высокую социальную мобильность советского общества. Существовали социальные группы (бенефициарии ), выигрывающие от сталинской политики. Привилегии могли выражаться как в повышении материального уровня, так и в общественном престиже: стахановцы, закрытые распределители для номенклатуры, МТСы для колхозников и пр. Также ревизионисты подчеркивали мобилизационную роль советской идеологии в проведении политических и экономических преобразований. В своей монографии Линн Виола показала значимость т.н. движения 25 000 для проведения коллективизации. Вопреки царившему тогда мнению о жестоко навязанной идеи коллективизации сверху, Виола отстаивала позицию, что рабочие, направляющиеся в деревню, вполне разделяли целесообразность коллективизации. Таким образом, сталинское государство обеспечивало себе поддержку среди групп населения. В тоталитарной модели народ играл скорее пассивную роль. Всякие инициативы сверху носили принудительно-репрессивный характер. Массовую поддержку Сталинизма снизу сторонники тоталитаризма не рассматривали. Дополнив свои исследования в области групп, поддерживающих сталинский курс, исследованиями о группах, противостоящих государству , ревизионисты доказали гетерогенность советского общества.

2. Особенно острыми стали расхождения по вопросу о сталинских репрессиях. С точки зрения тоталитаризма террор являлся инструментом для укрепления личной власти Сталина и коммунистической партии. Источником террора был, естественно, лично Сталин. Монография историка Джона Арч Гетти стала настоящей провокацией. В своей монографии Гетти рассматривал репрессии с точки зрения борьбы центра с неэффективным бюрократическим аппаратом периферии. Более того, согласно Гетти, Сталин не обязательно являлся инициатором репрессий . Гетти полагал, что часть регионального партийного и государственного аппарата была в не меньшей степени заинтересована в развязывании репрессий. Позже идею Гетти о конфликте центра-периферии подхватил в России историк Ю.Н. Жуков . Гетти был также одним из первых, кто ставил под сомнения миллионные жертвы сталинского террора, но ввиду отсутствия тогда доступа к архивам Гетти впадал в другую крайность и сильно их преуменьшал. Приверженцы тоталитаризма усматривали в выводах Гетти снятие со Сталина ответственности за репрессии. В тоже время концепция Гетти предусматривала наличие других властных субъектов в виде региональных партийно-бюрократических групп . Это положение ставило крест на модели тоталитаризма, так как наличие таких групп фактически означало, что СССР не являлся тоталитарным государством.

Историки Ревизионисты:

Характер развернувшейся дискуссии вышел далеко за рамки приличия обычных академических споров. Сторонники тоталитаризма воспринимали идеи ревизионистов не только как критику их теории, но и как покушение на священные камни американского мировоззрения и мироустройства. Соответственно, отпор ревизионистам давался зачастую в весьма жесткой форме. Оценивая уровень дискуссии тех лет, Линн Виола писала: «Несмотря на то, что врагом в американской Холодной Войне являлся Советский Союз, я всегда удивлялась, почему американские советологи, в их внутренних войнах, так напоминают сталинистов (троцкизм = ревизионизм), превращая все дебаты в бинарности и маргинализируя все голоса вне мейнстрима» . Широко распространилась практика навешивания ярлыков. Ревизионистов обвиняли в коммунизме, в апологетике Сталина и даже в отрицании Холокоста. Ричард Пайпс заявлял: «Я игнорирую их (ревизионистские) работы. Как можно бороться с людьми, которые отрицают Холокост? Это всё равно что, если кто-нибудь верит в то, что земля плоская» . Это было прямой ложью. Ревизионисты не испытывали особых симпатий к Сталину (скорее даже наоборот) и никогда не отрицали Холокост. Несмотря на такой прессинг, влияние ревизионистов возрастало. В скорости сторонники ревизионистского подхода появились и в западной Европе .

Злую шутку с ревизионистами сыграла перестройка. Ревизионисты усматривали в новом курсе Горбачёва подтверждения своей концепции, что советская система не является статично-тоталитарной и вполне способна на политическую эволюцию. Но именно благодаря перестройке теория тоталитаризма получила в России самое широкое распространение, как раз в тот момент, когда на западе обозначился её упадо к. Пожалуй, чуть ли не единственной работой ревизионистов, опубликованной в СССР была книга Стивена Коэна (которого лишь с натяжкой можно отнести к ревизионистам) о Бухарине . Причина публикации, на мой взгляд, вытекала из тогдашней исторической политики М.С.Горбачёва и А.Н. Яковлева - ударить хорошим Бухариным по плохому Сталину . Это было вполне естественно. Для идеологической войны, ведущейся российскими либералами против советского прошлого, концепция тоталитаризма была гораздо удобней. Уничтожение Советского Союза хоть и обеспечило ревизионистам долгожданный допуск к советским архивам, но одновременно оставило ревизионизм за рамками российского, общественного дискурса. Как результат, в российских СМИ 90-х годов беспрепятственно господствовала терминология тоталитарной школы. Довольно большое число российских историков, особенно те, кто тесно связан с обществом "Мемориал", перешли на позиции тоталитаризма. Только после 2000 года, тогда, когда поезд уже ушёл, некоторые ревизионистские работы были переведены на русский, но должного эффекта они уже не возымели.

Окончание Холодной Войны привело к заметному смягчению полемики между тоталитарным и ревизионистским направлениями. Связано это в том числе и с переориентацией американской геополитики на Ближний и Дальний Восток. Согласно Линн Виоле, на смену тоталитаризму пришла концепция столкновения цивилизаций , на смену Пайпсу пришёл Хантингтон . Некоторые историки говорят о пост-ревизионизме и пост-тоталитаризме, но мне кажется говорить о полном размытии этих двух концепций преждевременно. Ведь последователи тоталитаризма сохранили за собой инструмент формирования сознания политической элиты США . То, что эти господа нынче упорно учат фарси и рассказывают о тоталитарном характере режимов Каддафи и Асада, вовсе не означает, что завтра они снова не начнут вспоминать русский. Формула Марса и Минервы остаётся в силе.

Возвращаясь к словам роммовского Ленина, хочется призвать к подробному освоению наработок ревизионистов. Да, ревизионисты не испытывали особых симпатий к Советскому Союзу, а порой презирали всё советское. Но, также как Бердяев, ненавидя большевизм, смог открыть в нём интересную сторону (по сути, восстанавливая связь русской православной культуры с советским проектом), так же и ревизионисты смогли открыть многие интересные стороны сталинской эпохи . Ревизионистский подход на сегодняшний день является наиболее основательным отпором теории тоталитаризма, столь популярной среди российских либералов. Если научиться вычленять антисоветские суждения ревизионистов, концентрируясь на смысловом и фактологическом ядре, то можно обрести знания, а значит и оружие для борьбы с засильем тоталитарного подхода в России .

Научное наследие американских и европейских ревизионистов слишком велико, дабы вместить его в рамки одной статьи. Поэтому я надеюсь, что мне удалось не только провести мини-экскурс в американскую историографию сталинизма, но и показать, насколько пресловутый западный взгляд

Lynne Viola: The best sons of the fatherland. Workers in the vanguard of Soviet collectivization. New York ,1987.

Lynne Viola: Peasant rebels under Stalin. Collectivization and the culture of peasant resistance. New York, Oxford 1996.

John Arch Getty: Origins of the Great Purges: The Soviet Communist Party Reconsidered, 1933-1938. New York, 1985.

Цитируется по: Sheila Fitzpatrick: Revisionism in Retrospect: A Personal view, in Slavic Review, vol. 67, num. 3, 2008, p. 691.

Lynne Viola: The Cold War within Cold War, in: Kritika. Explorations in Russian and Eurasian History, Vol.12, Num. 3, 2011, p. 689.

В фильме Михаила Ромма «Ленин в Октябре» есть одна примечательная сцена. Рабочий Василий приносит, скрывающемуся на конспиративной квартире Ленину, целую кипу свежих газет. Однако Ленин остается недоволен тем, что среди газет отсутствует черносотенная газета. «Врагов надо знать!

МОДЕЛЬ СТАЛИНА

Мне кажется, важность такого подхода состоит даже не столько в осваивании конкретной фактологии, сколько в поиске новых толчков для осмысления сталинского периода, или даже подтверждения нашего взгляда на Советскую эпоху. Казалось бы, как могут западные историки разделять наши взгляды? В данном случае мне бы хотелось привести конкретный пример. Заведующий кафедрой восточноевропейской истории в университете имени Гумбольдта в Берлине, Йорг Баберовски, который даже на фоне других западных историков выделяется крайним антисоветизмом, пишет: «Русские коммунисты были искушёнными учениками века Разума и Просвещения (здесь и далее выделено мной): то, что упустила природа, должно быть восполнено человеческими руками.

А всему, что не отвечало требованиям разума, как его понимали большевики, следовало исчезнуть с лица земли. Социализм нисколько не опровергал главную идею модернизма, наоборот, он стремился к ее подлинному осуществлению» . Итак, немецкий историк считает большевиков учениками эпохи просвещения, стремящихся к подлинному осуществлению модерна. Для российских Сванидз и Пивоваровых признания большевиков как продолжателей дела Вольтера, Лейбница, Монтескье, было бы непреодолимым идеологическим барьером. Замечу, что в плане модерна это высказывание вполне соответствует положениям Сути Времени (расхождения лишь в оценках).

Далее я не буду подробно останавливаться на исследованиях и выводах отдельных западных историков. Мне кажется куда важнее начертить генезис развития западной историографии сталинизма на примере двух самых ярких научных течениях. В качестве страны я возьму США, так как наиболее сильное влияние в формировании историографии об СССР в других западных государств, оказывали именно Соединенные Штаты.

Активное изучение сталинской эпохи началось после окончания Второй Мировой Войны в рамках дисциплин Russian studies и Soviet and Communist studies, более известных как советология (Sovietology). Советология была сильно заострена под нужды Холодной Войны, которая и определила её исключительную идеологизированность. Реальные знания об истории СССР нужны были настолько, насколько они соответствовали нуждам ведущийся войны на её пропагандистских и политических направлениях. Для американской политической элиты важно было понять с каким противником они столкнулись. Каков его военный и экономический потенциал.

Как функционируют институты. Какова кадровая политика и как принимаются решения в высших эшелонах власти. Каковы отношения народа и власти. Изучения советской истории должно было помочь в понимании советского настоящего. Однако политика железного занавеса предотвращала поступления актуальной и исторической информации, а собственных источников для изучения советской истории было не много. Главными источниками были: архив Гувера, основанный еще во времена поволжского голода 1921 года, архив Троцкого, различные эмигрантские архивы и официальная советская пресса. Главным козырем, для изучения сталинизма послужил смоленский партийный архив. Он был захвачен еще немцами во время Великой Отечественной Войны, а в 1945 г. он оказался в Баварии, в американской зоне оккупации. Собственно, во времена Холодной Войны, на его материалах и было написано большинство работ по сталинской тематике. Узкая база источников, с одной стороны сильно ограничивала американских историков, с другой стороны давала свободу для самых разнообразных интерпретаций и домыслов.

Также существовала кадровая проблема. Людей, которые изучали Советский Союз было не так уж много. Поэтому в штаты политических аналитиков зачисляли даже историков. Так крупный американский русист-историк Ричард Пайпс вполне себе хорошо уживался в роли руководителя группы аналитиков т.н. Команды Б (Team B). Группа была сформирована по инициативе директора ЦРУ Джордж Буша старшего (того самого, будущего президента США) в 1976 году. В ее задачу входила оценка новейших военных стратегических разработок СССР. Пайпс был далеко не единственный кто с охотой пошел служить своей стране. Довольно большое число американских историков использовали свое положение консультантов и экспертов политического истеблишмента, для повышения своего материального статуса и влияния в научных кругах. Государство и т.н. общественные организации вроде Фонда Рокфеллера и Фонда Форда обеспечивало их должным финансированием и престижным рабочем местом в Стэндфорде, Йеле, Гарварде и Принстоне. Дэвид Энгерман определил такое двойственное положения американских историков, как: «службой обоим, Марсу (подразумевая воинствующие государство) и Минерве (подразумевая науку)» . Служба Марсу неизбежно сказывалась на направленности научных публикаций. Порой знания историка использовались в конкретных акциях информационной войны. Так в 1984 году, историк Роберт Конквест опубликовал для предвыборной кампании Рейгана, некое практическое пособие под названием «Что делать когда придут русские?» В нем доктор исторических наук стэндфордского университета обрисовал последствия возможной советской оккупации со всеми из этого (по мнению автора) вытекающими последствиями, такими как: ограбление населения, убийства, голод и массовые изнасилования. В таком ключе скепсис советской стороны относительно выходцев из элитных университетов США, выглядит вполне закономерным. Вспоминая это время, американский историк Линн Виола писала: «У меня не вызывает удивления то…, что советы постоянно рассматривали студентов по обмену, как шпионов, особенно если они были из Гарварда…»

Господствующей теорией среди американских советологов стала теория тоталитаризма. Полагаю что большинство знакомо с этой теории. Ограничусь лишь кратким перечислением её центральных положений. Согласно этой концепции под тоталитарным государством подразумевается система личной власти диктатора опирающегося на единую партию с массовой социальной поддержкой. Контроль власти осуществляется путем репрессивного и бюрократического аппарата, цензурой над СМИ и запретом на частную собственность. В её ранней версии теория была сформулирована Ханной Арендт. На американской почве её последовательно развивали сотрудники гарвардского университета Карл Иоахим Фридрих и Збигнев Бжезинский. Теория тоталитаризма помогала свести под одной крышей Нацизм и Сталинизм, при этом удобным образом вынося за скобки дискуссии либерализм (т.е. сами США). Власти США довольно быстро оценили ту роль, которую тоталитарный подход, сможет сыграть в идеологическом противостоянии с СССР . К шестидесятым годам представители тоталитарного направления прочно окопались практически во всех кузнецах кадров политической элиты. Язык политического истеблишмента США и по сей день несет в себе ярко выраженную терминологию этой теории. Карл Дойч, Питер Кенез, Адам Улам, Мартин Малиа и упомянутые уже Конквест и Бжезинский стали наиболее известными представителями этого направления. Работа Конквеста «Большой Террор» стала классикой тоталитарной теории. Нельзя сказать, что господство тоталитарной школы было связано лишь только с поддержкой властей США. Её успешному продвижению способствовало и отсутствие других стройных теорий. Концепция тоталитаризма подкупала своей простотой усвоения и легкостью применения. Адепты тоталитарной теории зачастую грешили чрезмерным универсализмом, пытаясь применить свои установки вплоть до античности.

Тем не менее, теория тоталитаризма не всегда встречало в научных кругах положительные отклики. Со слов историка Джона Арч Гетти, навязывание тоталитарной концепции порой напоминало церковную литургию . Историки, которые работали за рамками этой теории, могли натолкнуться на жесткое противодействие. Когда историк Мануэль Саркисянц, в начале 50-тх годов пытался опубликовать свои статьи о британских истоках нацисткой идеологии, шедшие в разрез с теорией тоталитаризма, он натолкнулся на предостережения своих коллег и вездесущие отсутствие интереса у научных издательств .

Историки тоталитарной школы:

Роберт Конквест Адам Улам

Засилье тоталитарной школы продолжалось вплоть до конца шестидесятых годов. Поражение США во Вьетнаме, гражданские и студенческие движения породили новую когорту историков. Новое направление в американской историографии долго не осознавалось как таковое. Только в 1986 году статья Шейлы Фицпатрик стала своеобразным манифестом нового направления, которое принято называть Ревизионизмом. Там же Фицпатрик прочертила линию фронта между тоталитаристами и ревизионистами. Согласно Фицппатрик главное противостояние находилось в методологической области. Сторонники тоталитарной модели предпочитали рассматривать сталинский период с позиции государства и политической элиты, т.е. сверху, ревизионисты напротив преимущественно рассматривали советское общество и его интеракции с властью, т.е. снизу . В этом смысле, сильное влияние на ревизионистов оказала французская историческая традиция школы анналов Марка Блока. В конечном итоге ревизионисты так и не смогли выработать что-то вроде единой стройной теории как у представителей тоталитаризма. Единственное что связывало ревизионистов в одно течение, была социологическая методология и неприятие модели тоталитаризма.

Рассматривая главные направления ревизионистских исследований, можно выделить следующие пункты:

1. Ревизионисты указывали на высокую социальную мобильность советского общества. Существовали социальные группы (бенефициарии) выигрывающие от сталинской политики. Привилегии могли выражаться как в повышении материального уровня, так и в общественном престиже: стахановцы, закрытые распределители для номенклатуры, МТСы для колхозников и пр. Также ревизионисты подчеркивали мобилизационную роль советской идеологии в проведении политических и экономических преобразований. В своей монографии Линн Виола показала значимость т.н. движения 25 000 для провидения коллективизации. Вопреки царившему тогда мнению о жестоко навязанной идеи коллективизации сверху, Виола отстаивала позицию, что рабочие, направляющиеся в деревню, вполне разделяли целесообразность коллективизации. Таким образом, сталинское государство обеспечивало себе поддержку среди групп населения. В тоталитарной модели народ играл скорее пассивную роль. Всякие инициативы сверху носили принудительно-репрессивный характер. Массовую поддержку Сталинизма снизу сторонники тоталитаризма не рассматривали. Дополнив свои исследования в области групп поддерживающих сталинский курс, исследованиями о группах противостоящих государству , ревизионисты доказали гетерогенность советского общества.

2. Особенно острым камнем преткновения стали расхождения по вопросу о сталинских репрессиях . С точки зрения тоталитаризма террор являлся инструментом для укрепления личной власти Сталина и коммунистической партии. Источником террора был естественно лично Сталин. Монография историка Джона Арч Гетти стала настоящей провокацией. В своей монографии Гетти рассматривал репрессии с точки зрения борьбы центра с неэффективным бюрократическим аппаратом периферии. Более того согласно Гетти Сталин не обязательно являлся инициатором репрессий. Гетти полагал, что часть регионального партийного и государственного аппарата была в не меньшей степени заинтересована в развязывании репрессий. Позже в России идею Гетти конфликта центра-периферии подхватил историк Ю.Н. Жуков . Гетти был также одним из первых, кто ставил под сомнения миллионные жертвы сталинского террора, но ввиду отсутствия тогда доступа к архивам Гетти впадал в другую крайность и сильно их преуменьшал. Приверженцы тоталитаризма усматривали в выводах Гетти снятия со Сталина ответственности за репрессии. В тоже время концепция Гетти предусматривала наличия других властных субъектов, в виде региональных партийно-бюрократических групп. Это положение ставило крест на модели тоталитаризма, так как наличия таких групп фактически означало, что СССР не являлся тоталитарным государством.

Историки Ревизионисты:

Шейла Фицпатрик Джон Арч

Характер развернувшейся дискуссии вышел далеко за рамки приличия обычных академических споров. Сторонники тоталитаризма воспринимали идеи ревизионистов не только как критику их теории, но и как покушение на священные камни американского мировоззрения и мироустройства. Соответственно отпор ревизионистам давался зачастую в весьма жесткой форме. Оценивая уровень дискуссии тех лет Линн Виола писала: «Несмотря на то, что врагом в американской Холодной Войне являлся Советский Союз, я всегда удивлялась, почему американские советологи, в их внутренних войнах, так напоминают сталинистов (троцкизм = ревизионизм), превращая все дебаты в бинарности и маргинализируя все голоса вне мейнстрима». Широко распространилась практика навешивания ярлыков. Ревизионистов обвиняли в коммунизме, в апологетике Сталина и даже в отрицании Холокоста. Ричард Пайпс заявлял: «Я игнорирую их (ревизионистские) работы. Как можно бороться с людьми, которые отрицают Холокост? Это всё равно что, если кто-нибудь верит в то, что земля плоская» . Это было прямой ложью. Ревизионисты не испытывали особых симпатий к Сталину (скорее даже наоборот) и никогда не отрицали Холокост.

Несмотря на такой прессинг, влияние ревизионистов возрастало

В скорости сторонники ревизионистского подхода появились и в западной Европе. Злую шутку с ревизионистами сыграла перестройка. Ревизионисты усматривали в новом курсе Горбачёва подтверждения своей концепции, что советская система не является статично-тоталитарной и вполне способна на политическую эволюцию. Но именно благодаря перестройке теория тоталитаризма получила в России самое широкое распространение, как раз в тот момент, когда на западе обозначился её упадок. Пожалуй, чуть ли не единственной работой ревизионистов опубликованной в СССР была книга Стивена Коэна (которого лишь с натяжкой можно отнести к ревизионистам) о Бухарине . Причина публикации, на мой взгляд, вытекала из тогдашней исторической политики М.С.Горбачёва и А.Н. Яковлева - ударить хорошим Бухариным по плохому Сталину. Это было вполне естественно. Для идеологической войны, ведущиеся российскими либералами против советского прошлого, концепция тоталитаризма была гораздо удобней. Уничтожение Советского Союза хоть и обеспечил ревизионистам долго желанный допуск к советским архивам, но в тоже время ревизионизм остался за рамками российского, общественного дискурса. Как результат, в российских СМИ 90-тх годов беспрепятственно господствовала терминология тоталитарной школы. Довольно большое число российских историков, особенно те, кто тесно связан с обществом Мемориал, перешли на позиции тоталитаризма. Только после 2000 года, тогда, когда поезд уже ушёл, некоторые ревизионистские работы были переведены на русский, но должного эффекта они уже не возымели.

Окончание Холодной Войны привёло к заметному смягчению полемики между тоталитарным и ревизионистским направлениями. Связанно это в том числе и с переориентацией американской геополитики на Ближний и Дальний Восток. Согласно Линн Виоле, на смену тоталитаризму пришла концепция столкновения цивилизаций, на смену Пайпсу пришёл Хантингтон . Некоторые историки говорят о пост-ревизионизме и пост-тоталитаризме, но мне кажется говорить о полном размытии этих двух концепций преждевременно. Ведь последователи тоталитаризма сохранили за собой инструмент формирования сознания политической элиты США. То, что эти господа нынче упорно учат фарси и рассказывают о тоталитарном характере режимов Каддафи и Асада, вовсе не означает, что завтра они снова не начнут вспоминать русский. Формула Марса и Минервы остаётся в силе.

Возвращаясь к словам роммовского Ленина, хочется призвать к подробному освоению наработок ревизионистов . Да, ревизионисты не испытывали особых симпатий к Советскому Союзу , а порой призирали всё советское. Но, также как Бердяев, ненавидя большевиков, смог открыть в нём интересную сторону (по сути, восстанавливая связь русской православной культуры с советским проектом), так же и ревизионисты смогли открыть многие интересные стороны сталинской эпохи. Ревизионистский подход на сегодняшний день является наиболее основательным отпором теории тоталитаризма, столь популярной среди российских либералов. Если научится вычленять антисоветские суждения ревизионистов, концентрируясь на смысловом и фактологическом ядре, то можно обрести знания, а значит и оружие для борьбы с засильем тоталитарного подхода в России.

Научное наследие американских и европейских ревизионистов слишком большое, дабы вместить его в рамки одной статьи. Поэтому я надеюсь, что мне удалось не только провести мини экскурс в американскую историографию сталинизма, но и показать насколько пресловутый западный взгляд на советскую историю, противоречив, многообразен и какой потенциал он в себе таит.

Источники

Йорг Баберовски: Красный Террор. История сталинизма. Москва, 2007, стр.12.

David C. Engerman: Know Your Enemy: The Rise and Fall of America’s Soviet Experts. Oxford University Press 2009, p.2.

Robert Conquest, Jon Manchip White: What to Do When the Russians Come: A Survivor’s Guide, by Conquest and Jon Manchip White. New York,1984.

Lynne Viola: The Cold War within Cold War, in: Kritika. Explorations in Russian and Eurasian History, Vol.12, Num. 3, 2011, pp. 689-690.

Robert Conquest: The Great Terror: Stalin’s Purge of the Thirties. New York, 1968.

John Arch Getty: Comments: Codes and Confessions, in Slavic Review, vol. 67, num. 3, 2008, pp. 711-715.

Мануэль Саркисянц: Неудобные истоки, АПН от 29.09.2009. http://www.apn.ru/publications/article10491.htm

Sheila Fitzpatrick: New perspectives on Stalinism, in Russian Review, vol. 45, num. 4, 1986, pp. 357-373.

Там же, стр. 367.

Sheila Fitzpatrick: Education and Social Mobility in the Soviet Union 1921-1932. Cambridge University Press, 1979.

Lynne Viola: The best sons of the fatherland. Workers in the vanguard of Soviet collectivization. New York ,1987.

Lynne Viola: Peasant rebels under Stalin. Collectivization and the culture of peasant resistance. New York, Oxford 1996.

John Arch Getty: Origins of the Great Purges: The Soviet Communist Party Reconsidered, 1933-1938. New York, 1985.

Юрий Николаевич Жуков: Иной Сталин. Политические реформы в СССР в 1933-1937 гг. Москва, 2003.

Цитируется по: Sheila Fitzpatrick: Revisionism in Retrospect: A Personal view, in Slavic Review, vol. 67, num. 3, 2008, p. 691.

Стивен Коэн: Бухарин. Политическая биография 1888-1938. Москва, 1988.

Lynne Viola: The Cold War within Cold War, in: Kritika. Explorations in Russian and Eurasian History, Vol.12, Num. 3, 2011, p. 689.

В данном параграфе нами будут рассмотрены основные работы, посвященные исследованию проблематики историографии сталинизма. За то время, когда феномен сталинизма стал предметом широкого научного исследования, вышло в свет большое множество работ, дающих общие представления о нем. Хотя, стоит отметить, что пик изучения проблемы сталинизма приходится на 1990- нач. 2000 гг., в настоящее время обсуждению и изучению данному вопросу посвящается большое множество различных событий таких как выступления и доклады на научных конференциях, сюжеты в телевизионных интеллектуальных и развлекательных телепередачах, дискуссии на различных уровнях. Все это свидетельствует об неослабевающем интересе к данному вопросу со стороны широкой общественности.

По этой причине стоит уделить не меньшее внимание к исследованию историографии сталинизма более ранних периодов. Вследствие этого, обзор историографии по данному вопросу будет структурирован по хронологическому принципу. В этом параграфе исследуемые работы будут разбиты на 3 крупных группы. В начале будут приведены документы, написанные в 1950-60 гг., что связано в первую очередь с результатами XX Съезда партии, на котором был “развенчан культ Сталина” и был начат курс десталинизации, в которых впервые ставится вопрос «сталинизма» как проблемы общественного и научного значения. Эти источники способствуют освещению развития советской исторической науки, в которой косвенно можно будет проследить влияние проблемы «сталинизма» и отношения к ней со стороны представителей научного сообщества.

Вторая группа включает в себя исследования 1987-1990, это связано с началом проведения политики перестройки и гласности. Она включает в себя работы публицистического и научного характера 1987–1990-х гг., периода, когда произошло повторное «открытие» темы сталинизма и были заложены основы для дальнейшего научного изучения данной проблематики. Анализ этих трудов может способствовать выявлению теоретических и методологических основ, формирующих историографическое поле современного этапа исследования проблемы сталинизма в научном сфере.

И, наконец, третий этап затрагивает непосредственно исследования, которые были выпущены в 1991-2000 гг., что связано в первую очередь с открытием доступа в архивы к документам, которые являются источниками свидетельств о деятельности партии, что называется “изнутри”, а также с плюрализмом мнение и концепций в исторической науки. В ходе изучения работ данной группы будет дана оценка его значению и месту в общем процессе историографического исследования феномена сталинизма. В эту группу будут входить материалы конференций, посвященных проблеме сталинизма и истории России ХХ в. Будучи источниками, в которых отражена позиция историков, изучающих данную тематику, они весьма важны для анализа динамики развития исследований по теме и помогают подведению некоторых промежуточных итогов в разработке направления.

Таким образом приступим к обзору первого этапа 1930-1960 гг. Первым, кто ввел сам термин “сталинизм” стал Л.Д. Троцкий в своей речи «Сталинизм и большевизм» в бюллетене оппозиции большевиков-ленинцев от 28 августа 1937 г. Стоит сразу оговориться, что данное определение было использовано в смысле того, что феномен сталинизма заключается в уклонение Сталина и его политико-экономического курса от основного направления большевизма.

В начальный период, т.е. в 30- нач. 50 гг. XX в., было невозможно никакое научное достоверное и непредвзятое исследование данной проблемы. Что ж и говорить о том, что самой такой проблемы и “не существовало”.

Лишь в марте 1953 г., после смерти Сталина, начнется курс на прекращение “культа личности” Сталина. Впервые данный термин прозвучал из уст Г. Маленкова и вскоре стал заменой термину “сталинизм”. Главным документом этого этапа является доклад, подготовленный П.Н. Поспеловым и Н.С. Хрущевым, а затем представленный последним в феврале 1956 г. на XX Съезде. Анализируя главный документ ХХ съезда, оказавший решающее влияние на развитие проблемы сталинизма в 1980-е гг., необходимо иметь в распоряжении собственно текст доклада. Но его у историков нет. В опубликованном сборнике «Доклад Н.С. Хрущева о культе личности И.В. Сталина» представлена обширная подборка документов, посвященных как самому докладу, так и реакции на него. Но то, что считается докладом Н.С. Хрущева, является более поздними вариантами зачитанной им речи в ночь с 24 на 25 февраля. В распоряжении историков имеются отредактированный вариант, направленный в парторганы для ознакомления не раньше 5 марта, упоминавшийся доклад П.Н. Поспелова и дополнения, продиктованные Н.С. Хрущевым накануне съезда.

И тем не менее стоит отметить тот факт, что данный документ являлся скорее инструментом политической борьбы нежели историческим трудом. Целью же этого доклада была попытка отделения самой системы власти от фигуры тирана, ее вождя, которые долгое время отождествлялись и неотрывно связывались с самой сутью нового коммунистического строя.

Несмотря на это, этот доклад представляет собой важнейший и главнейший источник по исследованию политики сталинизма, а также является масштабным источником информации, для создания которого была проделана огромная работа по сбору информации, обработке статистических данных, проведению оценок решений власти и т.д.

Обзор второй группы исследований стоит начать со статьи А.С. Ципко “Истоки сталинизма”, в которой доказывается точка зрения о том, что сталинизм является объективно вытекающим процессом из самой основы – социализма. Сталинизм является прямым следствием самой сути социалистической концепции. Эта статья положила начало дискуссии о соотношении между собой терминов сталинизм и социализм. В более широком смысле она представляла собой дискуссию между сторонниками марксизма и антимарксистами.

Ответом на это стали работы О. Лациса и сборник “История и сталинизм”. Главной особенностью этих исследований является малая источниковая опорная база и недостоверная теоретическая основа доказательств данных точек зрения.

В отличие от этих работ, Н.А. Симония в своем исследовании пытается провести анализ концепции марксизма-ленинизма с глубоких теоретических позиций. Это общее теоретическое исследование, основывающиеся на трудах К. Маркса, Ф. Энгельса и В.И. Ленина, – причем эти источники представлены не в качестве непогрешимых догматов, а как «вечно развивающиеся» теории, применимые к сегодняшнему дню. Вывод, тем не менее, соотносится с заключением иных исследователей группы: сталинская модель – особая, изначально грубая модель социализма. Данную работу отличает использование значительного массива источников, прежде всего документов теоретического характера, на которые остальные сторонники концепции только ссылаются.

Другой подход использовали в исследовании данного вопроса Л.А. Гордон и Э.В. Клопов. Они анализировали соотношения между социализмом и сталинизмом с позиции экономической теории.

В этот период также впервые предпринимается попытка международного сотрудничества с целью совместного изучения данного вопроса. Результатом этого стал выпуск сборника “50/50: Словарь нового мышления”. Заголовок данной работы четко отражает поставленну задачу, – преодоление прежней идеологии, попытка обогащения исторической науки новыми выводами. Сборник являет собой набор статей-определений ключевых исторических и общественных терминов, который построен на двустороннем принципе – одно и то же понятие (репрессии, дестанилизация, социализм, демократия) определяется зарубежными и отечественными историками. Более развернутое объяснение сталинизму дает в своей статье М.Я. Гефтер. н предлагает иное, философское измерение, захватывающее и систему политики, и механизмы управления обществом, и философию новой системы («сталинской антропологии»).

Другая группа исследований данной проблемы сфокусировали свое внимание на вопросе культа личности Сталина – на самой личности. В 1989 г. был опубликован сборник “Режим личной власти Сталина – к истории формирования”. Термин, призванный совместить теорию тоталитаризма, т. е. определение сталинизма как режима и системы, с проблемой личной роли И.В. Сталина и соотношения его личности с этой системой, был обоснован в статье Ю.А. Щецинова. В этой статье последовательно доказывался вывод об извращении социализма в режим личной власти Сталина.

Ученые, которые придерживались антимарксистских позиций, также выпустили, уже упоминавшийся ранее, сборник ”Осмыслить культ Сталина ”, в котором впервые применяются попытки использования психологического и социального подходов в решении данной проблемы. В результате чего формируется утверждение о том, что сталинизм – есть продукт массового социального сознания и исследуется в качестве идеологии: «тоталитарная идеология в радикальном виде», «идеология бюрократического социализма и административно-командной системы».

Другим подходом является попытка использования религиозно-психологического метода рассмотрения сталинизма в качестве результата создания механизма социальной веры, предложенная Д. Фурманом в своей статье. Еще более глубоко следует в данном направление Л.И. Седов, который заявляет о том, что культ личности является прямым результатом развития русской истории и особенностью русской культуры.

Таким образом, исследователи приходят к выводу о том, что система сталинизма не была порождена самим Сталиным, а являлась логичным итогом развития в контексте всей русской культуры и истории.

Говоря, об источниковой базе и методологических основаниях исследований феномена «сталинизма» периода перестройки, следует сделать несколько замечаний. Во-первых, почти все исследования – это преимущественно статьи, публиковавшиеся в журналах и сборниках. Следовательно, они представляют собой скорее предварительные тезисы и размышления, которые предстоит развивать в дальнейшем, а не фундаментальные работы, основанные на обширной источниковой базе. Во-вторых, стиль «размышлений» определялся закрытостью архивов и невозможностью доступа широкого круга исследователей к документам периода 1930–1950-х гг. Поэтому основой для статей часто служили художественные произведения, мемуары и воспоминания.

Третьей группе анализируемых исследований свойственно более полное представление о предмете исследования. Данное утверждение следует из того, что в первой половине 90-х гг. был открыт широкий доступ для научного изучения огромного количества материалов многих архивов закрытого типа. Впервые в истории исследовался такой большой массив документов, которые ранее не были доступны.

Другой немаловажной чертой исследований данного периода является апологический характер исследований. Фигура Сталина приобретает другое значений. Из тирана он превращается в “собирателя русских земель”, родоначальника Великой России, создателя сверхдержавы. А огромные жертвы курса власти находят новые объяснения. Так, к примеру, по мнению О. Жукова реформы к. 30 гг. связаны в первую очередь с переходом к демократическому режиму, а жертвы репрессий связаны с противодействием партократии.

Другим исследованиям свойственно исследование сталинизма в русле исследований тоталитаризма. В этих работах утверждается то, что тоталитаризм стал формироваться еще во время Гражданской войны и военного коммунизма, а также то, что он отныне рассматривается в качестве административно-командного системы (АКС).

Данный термин был впервые введен в работе Г.К. Попова, а основные признаки были разработаны Т.П. Коржихиной.

Другому подходу было свойственно более пристальное внимание к самой фигуре И. Сталина - его политической и личной жизни.

Отдельно развивалось ревизионистское направление, которое изучало главным образом не политическую, а социальную историю. Главной целью этих исследований был пересмотр существующих выводов “снизу”, а не с точки зрения государственного аппарата власти. Главными представителями данной школы являются Шейла Фицпатрик, Джон Арч Гетти, Линн Виола.

В конце данного параграфа хотелось бы в отдельность выделить масштабную серию “История сталинизма”, в которую вошло более 80 монографий, которые рассматривают данный феномен с большого количества различных точек зрения. Более подробное исследование столь масштабного литературного наследия представляет собой крайне интересную тему для изучений, но к сожалению, выходит за скромные рамки нашей работы.